Такого уюта и семейного тепла, я давно не ощущал. Хотя со всеми этими женщинами я был знаком всего ничего, но в какой-то миг они стали для меня больше, чем знакомые. А глядя на при балдевшую да обожравшуюся Пяточку, которая фривольно раскинулась на стуле, закинув правую ножку на подлокотник, а правую ручку вверх за голову, и довольно лыбящуюся неизвестно от чего, сияя одиноким передним зубом на выпирающих деснах. И когда я, не выдержав, высказал скромное замечание, мол "перестань лыбится, а то печеньки перепугаются и ускачут со стола", и на меня все тут же зашикали и замахали руками, я аж заурчал от удовольствия. Особенно когда Самая' покрутила пальчиком у виска.
Но как бы хорошо не сидели, а время пробило одиннадцать, и все потихоньку засобирались по домам. Проводив Самую' з Сами до дороги, и подождав некоторое время пока Пяточка на прощание с печальным лицом, на обнимается да нацелуется, как с маменькой, так и с дочкой, тоже пустивших скромную слезу, я свистнул на проезжающего мимо извозчика, усадил дам в тарантас оплатив дорогу, махнул на прощание рукой и подхватив девчонку под мышку, наконец-то направился домой – отдыхать. Хотя немного и затаив обиды в душе – меня почему-то никто не обнимал и не целовал. Тлела еще маленькая надежда, что по дороге на верх возможно пересекусь с Баффи. Но закрытые плотно соседские двери, убили эту надежду в зародыше.
Зайдя в квартиру, я усадил малую за кухонный стол, где она тут же принялась играть с куклой, а сам сняв майку направился в ванную заняться вечерней гигиеной. Перед этим конечно же предупредив что ее очередь — следующая, так что пусть готовится и тащит из комнаты горшок. Ну и занялся своими делами – спокойно, размеренно, никуда не торопясь. За какое-то время вышел довольный, с надеждой что сейчас быстренько управлюсь с малышкой, да и завалимся спать.
На кухне она отсутствовала. Неужели пошла за своим ночником да там и заснула. Я направился в свою спальню, где мы обычно спим, и застал свою принцессу, так полностью и одетой, удобно усевшуюся на кровать, издающую какие-то звуки при этом не переставая возится с Мымрой.
— А чего это мы не идем ср. т ь, и чистить зубы? Вроде как бы ночь на дворе, и пора ложится спать. – поинтересовался я, на что получил отрицательный ответ, в виде недовольного мотания головой.
Ясно, мелкая зараза ни в какую не желает ложится спать, потому что ей понравились посиделки, и она желает продолжения банкета. Да-а, после столь долгого периода голодания и одиночества, она сейчас чрезвычайно падка на любые лакомства, излишества и празднества, при этом будет желать всего не в меру, пока однажды не подавится. Сколько же у меня уйдет сил и нервов пока я вытрясу из нее эти дурости – эх, надо гувернантку заводить. Ну а пока будем воспитывать как умеем.
— Что, спать совсем – совсем, не хочешь?
Яростное, отрицательное мотание головой, да еще и видок такой будто ее несправедливо обидели. Губы твердо сомкнуты, белесые брови нахмурены, так и захотелось леща дать, но все еще впереди – пока, будем с ребенком разговаривать.
— Ты, наверное, хочешь снова сесть за стол и продолжить чаепитие, вместе со всеми? – аж вскинулась, и радостно закивала головой, уже готовая спрыгнуть с кровати и бежать вниз, к тетушке Полли.
— Хорошо, тогда я пойду разбужу тетушку и Баффи и попробую вернуть Самую' з Сами. И вы снова все вместе соберётесь и продолжите чаевничать. – хопа!.. Уже торчит у двери, оглядываясь на меня, когда мол пойду всех собирать.
— Но только я не пойду с вами. А знаешь почему? – неуверенно пожимает плечами, но от двери не отходит.
— Потому что те, кто садятся пить чай после полуночи, когда на улице становится темно, уже никогда не встанут из-за стола, и будут обречены вечно сидеть за ним и пить чай. – снова неопределенно пожимает плечиками, мол, а что тут такого ужасного, вечно сидеть и пить чай. Это даже хорошо.
— Вы будете сидеть и пить чай пока он не испортится и не начнет вонять, как и тортик, который будет весь объеден большими волосатыми мухами. Но ни выбросить его ни принести другой, вы не сможете, потому что не сможете встать из-за стола! А потом постепенно состарится и умрет тетушка Полли, и будет лежать возле вас облепленная все теми же мухами, а потом начнет гнить и вонять как зомби, которые бродят за стенами нашего города.
В это время в комнату залетела большая, черная муха, и принялась кружить повсюду, норовя сесть или мне или Пяточке, на лицо. Та же, увидав залетное насекомое, мигом отскочила от двери и как была в обуви, так и заскочила на кровать. А я же, привстав подошел к ночнику и слегка пригасив свет, для пущего эффекта – продолжил:
— Но это еще не самое плохое что случится с вами. Потому что следующей умрет Самая' а за ней и Баффи, а когда за столом столько трупов, то из их тел начнут вылезать большие слизистые черви, которые будут заползать тебе под платье и больно кусать и грызть твое тело. Но ты не сможешь сбросить их, потому что в одной руке ты будешь держать чашку с чаем, воняющем как болото, а в другой почерневшее и твердое как камень печенье. А потом умрет и Сами заеденная червями, и ты останешься одна в темной и страшной комнате, где ровно в двенадцать часов ночи, сами по себе будут открываться двери, и оттуда будет выходить старая, изъеденная молью, одежда тети Полли, и бродить по комнатам в поисках своей хозяйки. Но так и не найдя ее, потому что к тому времени она полностью сгниет, старое драное пальто схватит тебя и утащит в черный пречерный шкаф, где тебя будет ждать…
И тут я внезапно издал громкий ужасающий смех:
— А— ХА-ХА-ХА!
Пяточка с перекошенным от ужаса лицом, подпрыгнула, откинулась назад при этом чувствительно стукнувшись затылком о подоконник, громко икнула и зацепенела, при этом обмочив колготки, пятно от которых начало распознаться с ужасающей быстротой, вмиг выхлюпнув на одеяло и растекаясь дальше по кровати.
— Пяточка! Марш с кровати! – заорал я, как резаный, при этом малая опять подскочила, издала громкий звук, испортив воздух, но все же сползя по одеялу на пол, где начала топать, оставляя мокрые следы.
Хоть и спрыгнула, но и одеяло и простыня, оказались, полностью промокшими, как, наверное, и матрац под ними.
— Ну вот что ты наделала? А, лягушка! — хмурясь, спросил я у нее.
А она стоит, вся дрожит, прижимая куклу к груди, и выпученными глазами смотрит на меня, при этом тряся нижней губой как будто стоит на морозе.
— Вот из-за тебя теперь придется все переодевать, хорошо хоть есть запасное белье. А вот если промок матрац, то вынуждены будем идти спать в твою комнату. – и тут меня что-то снова насторожило, я подозрительно понюхал воздух, при этом поморщившись от запаха, который мог исходить только от… — Да ну нафиг! Ты что, и обгадилась тоже?
Стоит говнючка и молчит. Только таращится на меня. Но и так ясно, что мне на ночь глядя достался полный комплект неприятностей. Особенно это стала понятно, когда я задрал платье, и оттуда рубануло детской неожиданностью.
— Вот гадина! Это вместо того, чтоб усесться на горшок и нормально п о с.. т ь, ты начала показывать фокусы и в результате мне теперь придется полночи возится с твоим говном. Ну спасибо тебе Пяточка, удружила.
Заревела. Сильно не церемонясь, снял с нее платьице, которое вроде бы не пострадало, выхватил дурацкую куклу и забросил ее неизвестно куда. Ниче – ей не привыкать. Затем поднял малую в воздух и так на вытянутых руках понес в ванную, оставляя за собой дорожку из капающей с ног мочи. Черт, еще и пол мыть! Так одетую и обутую поставил прямо в емкость и принялся раздевать. Та, хныкая и роняя слезы, принялась мне неуклюже помогать, раздевать себя, при этом каждый мой ругательный комментарий сопровождая сопливым завыванием.
Рубашечка, маечка, вроде бы тоже не пострадали, как и платье, но на всякий случай отложил в стирку. А вот туфельки пришлось несколько раз хорошенько ополоснуть, на всякий случай предварительно залив в них добрую порцию детского шампуня. Сушится поставил на кухонный подоконник, широко растворив перед этим – окно.
Колготки снимались осторожно, во избежание "взрыва" — прям как сапер на разминировании. Их пришлось оставить прямо в ванной. К белью не бросишь – развоняет там все, да и по хате начнет портить воздух. Надо будет простирнуть вручную. К этому делу я подумывал пристроить Пяточку, пускай с детских лет учится помогать по дому, и для начала, хотя бы поверхностно застирает свои какахи.
— Вот тебе чаепитие! – злорадно шипел я, тыкая обмоченными и провонявшимися колготками прямо малой в лицо, она в свою очередь скулила и старалась увернутся чтоб не соприкоснутся со своим творением. – Что рожей воротишь, это еще ничего, сейчас пойдут печенюшки…едрить твою на пополам… ты сколько там того печенья сожрала! Или ты впервые за год опорожнилась? Да нет, вроде ходила же на горшок. Вот тебе и миленькая да красивенькая девочка! Н— на! Нюхай свою красоту! Что…не нравится? Может еще пойдем, пирожных пожрем, только вот в таком виде да с подарочком… пусть полюбуются!
— У-у-у-у!
Завывала Пяточка, выгибаясь назад, потому что я тыкнул ей под нос, труселя, под завязку заполненные вонючими отходами, которые я держал двумя пальцами. Возможно, со стороны такой поступок и не вызвал бы одобрения, среднестатистического обывателя, но ведь говорилось же дурехе, человеческим голосом, хватать горшок, делать свое дело, потом мыться и чистить зубы. Нет, мадемуазель захотелось посреди ночи покапризничать, и в конце обгадится, да еще и в придачу загадить все вокруг. И когда понимаешь, что в час ночи тебе это все предстоит мыть, стирать, переодевать, то мой поступок совсем не кажется таким уж и издевательским.
Колготки колготками, там не все так плачевно, но вот что делать с исподним полным груза, которое наотрез отказывалась нюхать маленькая вредительница, прижавшись головой к стенке ванны, да еще и до отказа повернув ее в сторону, через всхлип выдавая воющие рулады. Стирать их я точно не возьмусь. В мусорник тоже не выбросишь, по понятным причинам. Пробовал высыпать в унитаз, да оно начало хлюпать и брызгать по всему туалету… да ну их в баню – эти трусы! Я разозлился, и просто на просто выбросил труселя в открытое окно, закинув их на дерево в соседский сад.