В канун Октябрьской революции поэтесса Марина Цветаева стала писать стихи, в которых гудит и свищет ветер России. Россия, родина входила в ее душу и стих широким полем и высоким небом. В ее стихотворениях 1916-1917 годов много пространства, дорог, бегущих облаков и солнца, чьих-то настороженных теней, шорохов, зловещих криков полночных птиц, багровых закатов, предвещающих бурю, и лиловых беспокойных зорь.
"Стихи о Москве" Марины Цветаевой широко и мощно вводят читателя в одну из важнейших тем поэтессы — русскую;
Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.
...Царю Петру и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари: колокола.
Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.
Цветаева спешит рассказать о своем любимом городе — Москве. Родной город столь же обжит и любим ею, как и родной дом:
Москва! — Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придем.
Московская тема — одна из важнейших в творчестве Цветаевой. Появившись уже в первых книгах, с особой силой прозвучала она в стихотворениях 1916 года и в сборнике "Лебединый стан".
"Лебединый стан" — это отклик Цветаевой на события гражданской войны, в которой на стороне белой армии принимал участие ее муж. "Лебединый стан" отразил главную трагедию переломной эпохи, определил преобладание трагических интонаций в поэзии Цветаевой тех лет, хотя дело не только в переживаниях поэта, связанных с беспокойством за судьбу близкого человека, — общая катастрофичность бытия России в смутное время наложила неизгладимый отпечаток на стихотворения Цветаевой.
Идейный замысел Цветаевой в "Лебедином стане" глубок, сложен и масштабен: это не просто лирическая реакция на внешние раздражители, это попытка видения и осмысления революции, свидетелем которой она оказалась, в контексте истории, с выявлением ее истоков в прошлом и тревожным заглядыванием в будущее. В цикле раскрывается тема кризиса и конца русского самодержавия.
Большой художник, осмысливая события такого масштаба, как гражданская война, неизбежно приходит к выводу: мир политической вражды, тем более кровавая междоусобица, губительны для страны, победа в войне своих со своими всегда иллюзорна, в ней победители теряют не меньше побежденных.
Широко известный цикл "Стихи о Москве" — этапный в творческой жизни поэтессы, он считается, по словам В. Орлова, "годом рождения настоящей Цветаевой". Этот цикл знаменовал собой наступление творческой зрелости, был одновременно и итоговым, и определяющим дальнейшие пути развития ее таланта.
Все сильнее ощущая кровную причастность к судьбам родины, Цветаева жадно приникает к истокам родной речи. Старинный слог звучит в ее устах естественно и органично, так как выражает нестареющие для нее понятия, является связующей нитью между прошлым и настоящим. Традиционный для всей русской литературы вопрос становится по-особому насущным: как и Блок, обращавшийся к России, Цветаева стремится определить — "Что ты для сердца значишь? ".
Ответом на этот вопрос стали многие произведения, написанные Цветаевой в последующие годы — и в России, и в эмиграции, когда столь мучительна и неразрешима была ее тоска по родине:
Точно жизнь мою угнали
По стальной версте —
В сиром мороке — две дали...
Ее "Стихи о Москве" запечатлевают неповторимый облик "нерукотворного града":
Семь холмов — как семь колоколов!
На семи колоколах — колокольни.
Всех счетом — сорок сороков.
Колокольное семихолмие!
С приобщением к московским святыням связаны все события жизни Цветаевой, все многообразие ее чувств. Утверждение собственного достоинства соотносится с судьбой города, в котором довелось и "царевать", и "горевать": "Неоспоримо первенство Москвы". Город одушевляется поэтессой. В ее представлении, огромного, любящего сердца Москвы хватит на всех — и на обездоленных, обиженных, заблудших. Каждому дому будет понятен и слышен дальний, тихий, но настойчивый зов:
Издалека-далече
Ты все же позовешь.
Совсем скоро жизнь "в дивном граде сем, в мирном граде сем" неузнаваемо изменится. И Цветаева торопится насмотреться, налюбоваться, надышаться вольным воздухом "колокольного града":
Мое убежище от диких орд,
Мой щит и панцирь, мой последний форт
От злобы добрых и от злобы злых —
Ты — в самых ребрах мне засевший стих!
Тема любви к родине, к родным местам близка и понятна цветаевской героине, как и тема любви жертвенной, бескорыстной, самоотверженной.
Но всегда в "щебете встреч" слышится "дребезг разлук", и только творчество дает возможность что-то противопоставить неисчислимому множеству расставаний, навсегда запечатлеть в слове облик дорогого человека:
Любовь отпустит вас, но — вдохновенный —
Всем пророкочет голос мой крылатый —
О том, что жили на земле когда-то
Вы — столь забывчивый, сколь незабвенный!
Происшедшей в России Октябрьской революции Цветаева не приняла и в мае 1922 года уехала за границу к мужу С. Я. Эфрону. Жила в Берлине, Праге, Париже. За первые два года пребывания за рубежом поэтессе удалось издать пять книг— "Царь-Девица", "Стихи к Блоку", "Разлука", "Психея. Романтика", "Ремесло", в 1924 — одну — "Молодец", а в 1928 году вышел в свет последний прижизненный сборник стихотворений Цветаевой— "После России". Это лирика, в которой преимущественно сохранились ведущие темы Цветаевой — любви, творчества и России, только последняя тема приняла вполне определенный ностальгический характер.
В 1939 году Цветаева возвратилась в Россию. Она долго об этом мечтала, надеялась, что вернется на родину "желанным и жданным гостем", но все вышло по-другому.
Радостного возвращения не получилось, хотя на чужбине Цветаева безмерно тосковала по России. Чего стоит одно только заключительное четверостишие ее стихотворения "Тоска по родине! Давно разоблаченная морока!..":
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст.
И все — равно, и все — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина...
После приезда Цветаевой пришлось пережить страшную трагедию: муж был расстрелян, дочь репрессирована.
После возвращения в СССР у Цветаевой не было практически ни одного дня хотя бы относительного душевного покоя, не было его и в самые последние годы пребывания за границей. Еще в эмиграции поэтесса сказала: "Здесь я не нужна. Там я невозможна", и этот мучительный разрыв между "здесь" и "там" ей так и не удалось преодолеть.
Трагично, горестно, бедственно звучали стихи Цветаевой, вызванные войной. Среди барабанной пропаганды, стихотворных призывов вести войну до победного конца поэтесса сохранила позицию человека, потрясенного скорбью и недоумением. В ее стихотворениях хорошо слышен голос в защиту страдающего человека. Бедствия народа — вот что пронзило ее душу:
Чем прогневали тебя эти серые хаты, —
Господи! — и для чего стольким простреливать грудь?
Поезд пошел, и завыли, завыли солдаты,
И запылил, запылил отступающий путь...
В час народного горя, пусть еще не понимая всех его причин и масштабов, она услышала народный плач и откликнулась на него всем сердцем, всей силой возмужавшего таланта.
Поэт умирает — его поэзия остается. Сейчас стихотворения Марины Цветаевой вошли в культурную жизнь не только России, но и всего мира, в наш духовный обиход, заняв видное место в литературе XX столетия.