Записки охотника: Контора
Краткое содержание рассказа
Бродя осенью с ружьем по полям, охотник добрался до большого села. Он еще издали заметил избу повыше других и решил, что это жилище старосты. Открыв дверь, он увидел несколько столов, заваленных бумагами, два красных шкафа, чернильницы, песочницы, длинные перья. На одном из столов сидел "малый лет двадцати" в сером кафтане, сообщивший, что здесь "главная господская контора". Потом из соседней комнаты явился человек лет пятидесяти, толстый, низкого роста, с "бычьей шеей" и "глазами навыкате".
" — Чего вам угодно?
— Обсушиться.
— Здесь не место.
— Я не знал, что здесь контора; а, впрочем, я готов заплатить".
— После этого толстяк, главный конторщик, как выяснилось позднее, пригласил охотника, (автора "Записок") в третью комнату, отделенную от конторы перегородкой, предложил раздеться и отдохнуть.
" — А нельзя ли чаю со сливками?
— Извольте, сейчас".
Имение принадлежало госпоже Лосняковой.
Охотник подошел к окну. Грязь на улице была страшная. Около господской усадьбы "шныряли девки в полинялых ситцевых платьях; брели по грязи дворовые люди; махала хвостом привязанная лошадь; кудахтали куры; перекликались индейки.
Тот же малый в сером кафтане, конторский дежурный, притащил самовар, чайник, стакан с разбитым блюдечком, горшок сливок... Автор "Записок" стал расспрашивать и выяснил, что в имении есть немец — управляющий, но распоряжается сама барыня, а в конторе сидят шесть человек — главный кассир и конторщики.
" — Ну, что ж, ты хорошо пишешь?"
Малый заулыбался и принес исписанный листок.
" — Вот мое писанье".
" — На четвертушке сероватой бумаги красивым и крупным почерком" было написано:
"Приказ от главной господской домовой ананьевской конторы бурмистру Михайле Викулову, №209.
Приказывается тебе немедленно по получении сего разыскать: кто в прошлую ночь, в пьяном виде и с неприличными песнями, прошел по Аглицкому саду, и гувернантку мадам Энжени француженку разбудил и обеспокоил? И чего сторожа глядели, и кто сторожем в саду сидел? И таковые беспорядки допустил? Обо всем выше прописанном приказывается тебе в подробности разведать и немедленно конторе донести.
Главный конторщик Николай Хвостов".
К приказу была приложена огромная гербовая печать с надписью: "Печать главной господской ананьевской конторы", а внизу стояла приписка: "В точности исполнить. Елена Лоснякова".
" — Это сама барыня приписала, что ли? — спросил я.
— Как же-с, сами: оне всегда сами. А то приказ действовать не может.
— Ну, что ж, вы бурмистру пошлете этот приказ?
— Нет-с, сам придет да прочитает. То есть, ему прочтут; он ведь грамоте у нас не знает... А что-с, прибавил он, ухмыляясь: — ведь хорошо написано-с?
— Хорошо.
— Сочинял-то, признаться, не я. На то Коскенкин мастер.
— Как?.. Разве у вас приказы сперва сочиняются?
— А как же-с? Не прямо же набело писать".
Потом гость пару часов поспал, а проснувшись, услышал тихий разговор в конторе за перегородкой. Толстяк, главный конторщик договаривался о чем-то с неким купцом.
" — Тэк-с, тэк-с, Николай Еремеич, — говорил один голос: — тэк-с. Эвтого нельзя в расчет не принять-с; нельзя-с, точно...
— Уж поверьте мне, Гаврила Антоныч, — возразил голос толстяка: — уж мне ли не знать здешних порядков, сами посудите".
Они долго торговались.
— Так уж и быть, Николай Еремеич, так уж и быть,.. две сереньких и беленькую вашей милости, а там (он кивнул головой на барский двор) шесть с полтиной. По рукам, что ли?
— Четыре сереньких, — отвечал приказчик.
— Экой несговорчивый какой, — пробормотал купец. — Эдак я лучше сам с барыней покончу.
— Как хотите, — отвечал толстяк...
— Ну полно, полно, Николай Еремеич. Уж сейчас и рассердился! Я ведь эфто так сказал.
— Нет, что ж в самом деле...
— Полно же, говорят... Говорят, пошутил. Ну, возьми свои три с половиной, что с тобой будешь делать.
— Четыре бы взять следовало, да я, дурак, поторопился, — проворчал толстяк.
— Так там, в доме-то, шесть половиною-с, Николай Еремеич, — за шесть с половиной хлеб отдается?
— Шесть с половиной, уже сказано.
— Ну так по рукам, Николай Еремеич... Так я, батюшка, Николай Еремеич, теперь пойду к барыне-с... и так уж я и скажу: Николай Еремеич, дескать, за шесть с полтиною-с порешили-с.
— Так и скажите, Гаврила Антоныч.
— А теперь извольте получить.
Купец вручил приказчику небольшую пачку бумаги, которую тот начал разбирать.
Потом приехал Сидор, "мужик огромного роста, лет тридцати, здоровый, краснощекий, с русыми волосами".
" — Что ж, зачем приехал?
— Да слышь, Николай Еремеич, с нас плотников требуют.
— Ну, что ж, нет их у вас, что ли?
— Как им не быть у нас, Николай Еремеич... Да пора-то рабочая, Николай Еремеич.
— Рабочая пора! То-то, вы охотники на чужих работать, а на свою госпожу работать не любите.... Вишь, как вы избаловались. Поди ты!
— Да и то сказать, Николай Еремеич, работы-то всего на неделю будет, а продержат месяц. То материалу не хватит, а то и в сад пошлют дорожки чистить.
— Мало ли чего нет! Сама барыня приказать изволила, так тут нам с тобой рассуждать нечего...
— Наши... мужики... Николай Еремеич... — заговорил наконец Сидор, запинаясь на каждом слове: — приказали вашей милости... вот тут... будет... (он запустил свою ручищу за пазуху армяка и начал вытаскивать оттуда свернутое полотенце с красными разводами).
— Что ты, что ты, дурак, с ума сошел, что ли? — поспешно перебил его толстяк. — Ступай, ступай ко мне в избу,... там спроси жену... она тебе чаю даст, я сейчас приду, ступай". Он, видимо, боялся, что охотник за перегородкой уже проснулся и услышит.
На улице раздались крики: "Купря! Купря!" Явился низенький, тщедушный человек в стареньком сюртуке со связкой дров за плечами. Его сопровождала шумная ватага дворовых, человек пять, все кричали: "Купря!.. В истопники Купрю произвели, в истопники!"
Оказывается, этот Купря, то есть Куприян, — портной; "и хороший портной, у первых мастеров в Москве обучался и на енералов шил". Но барыня приказала... А может быть, Купря еще тем провинился, что не задобрил вовремя контору? Кто знает.
" — А послушай-ка, признайся, Купря, — самодовольно заговорил Николай Еремеич, видимо, распотешенный и разнеженный: — ведь плохо в истопниках-то? Пустое чай, дело вовсе?
— Да что, Николай Еремеич, — заговорил Куприян: — вот вы теперь главным у нас конторщиком, точно; спору в том, точно нету; а ведь и вы под опалой находились, и в мужицкой избе тоже пожили.
— Ты смотри у меня, однако, не забывайся, — с запальчивостью перебил его толстяк: — с тобой, дураком, шутят; тебе бы, дураку, чувствовать следовало и благодарить, что с тобой, дураком, занимаются.
— К слову пришлось, Николай Еремеич, извините...
— То-то же к слову.
Потом толстяк отправился к барыне, шумная ватага удалилась. Остался один
дежурный конторщик, но вскоре явился главный кассир, рыжий, с бакенбардами, в старом черном фраке и мягких сапогах. Он похож был на кошку и скорее крался, чем ходил.
Вдруг в контору ввалился человек совсем другого порядка: высокого роста, с лицом выразительным и смелым.
" — Нет его здесь? — спросил он, быстро глянув кругом.
— Николай Еремеич у барыни, — отвечал кассир. — Что вам надобно, скажите мне, Павел Андреич: вы мне можете сказать... Вы чего хотите?
— Чего я хочу?... Проучить я его хочу, брюхача негодного, наушника подлого... Я ему дам наушничать!
Павел бросился на стул.
— Что вы, что вы, Павел Андреич? Успокойтесь... Как вам не стыдно? Вы не забудьте, про кого вы говорите, Павел Андреич! — залепетал кассир.
— Про кого? А мне что за дело, что его в главные конторщики пожаловали! Вот нечего сказать, нашли кого пожаловать! Вот уж точно, можно сказать, пустили козла в огород!
— Полноте, полноте, Павел Андреич, полноте! Бросьте это...
— Ну, Лиса Патрикеевна, пошла хвостом вилять!.. А, да вот он и жалует, — прибавил он, взглянув в окно: — легок на помине...
Лицо толстяка сияло удовольствием, но при виде Павла он несколько смутился.
— Здравствуйте, Николай Еремеич, — значительно проговорил Павел, медленно подвигаясь к нему навстречу: — Здравствуйте.
Главный конторщик не отвечал...
— Что ж вы мне не изволите отвечать? — продолжал Павел. — Впрочем, нет... нет, — прибавил он: — эдак не дело; криком да бранью ничего не возьмешь. Нет, вы мне лучше добром скажите, Николай Еремеич, за что вы меня погубить хотите?"
Толстяк притворился непонимающим, но Павел наступал.
" — Ну, за что вы бедной девке жить не даете? Что вам надобно от нее?
— Вы о ком говорите, Павел Андреич? — с притворным изумлением спросил толстяк.
— Эка! Не знаете, небось? Я об Татьяне говорю. Побойтесь Бога, — за что мстите? Стыдитесь: вы человек женатый, дети у вас с меня уже ростом, а я не что другое... Я жениться хочу: я по чести поступаю.
— Чем же я тут виноват, Павел Андреич? Барыня вам жениться не позволяет: её господская воля! Я-то тут что?
— Вы что? А вы с этой старой ведьмой, с ключницей, не стакнулись небось? Небось. Не наушничаете, а? Скажите, не взводите на беззащитную девку всякую небылицу? Небось, не по вашей милости её из прачек в судомойки произвели! И бьют-то её и в затрапезе держат не по вашей милости?.. Стыдитесь, стыдитесь, старый вы человек!...
— Ругайтесь, Павел Андреич, ругайтесь... Долго ли вам придется ругаться-то!
Павел вспыхнул.
— Что? Грозить мне вздумали? — с сердцем заговорил он. — Ты думаешь, я тебя боюсь? Нет, брат, не на того наткнулся, чего мне бояться?.. Я везде себе хлеб сыщу. Вот ты — другое дело. Тебе только здесь и жить, да наушничать, да воровать...
— Ведь вот как зазнался, — перебил его конторщик, который тоже начинал терять терпение: фершель просто фершель, лекаришка пустой; а послушай-ка его, — фу ты какая важная особа!..
— Слушай, Николай Еремеич, — заговорил Павел с отчаянием; — в последний раз тебя прошу... вынудил ты меня — невтерпеж мне становится. Оставь нас в покое, понимаешь?..
Толстяк расходился.
— Я тебя не боюсь, — закричал он; — слышишь ли ты, молокосос! Я и с отцом твоим справился, я и ему рога сломил — тебе пример, смотри!
— Не напоминай мне про отца...
— Вона! Ты что мне за уставщик!
— Говорят тебе, не напоминай!
— А тебе говорят, не забывайся... А девке Татьяне поделом... Погоди, не то ей еще будет!
Павел кинулся вперед с поднятыми руками, конторщик тяжко покатился на пол.
Автор "Записок" в тот же день вернулся домой, а через неделю узнал, что госпожа Лоснякова "оставила и Павла и Николая у себя в услуженье, а девку Татьяну сослала: видно, не понадобилась".
В глуши, в имении помещицы — вполне бюрократическое учреждение с доморощенными, примитивными, но по-своему влиятельными чиновниками. Конторщики пишут ненужные бумаги, посредничают, влияют на принятие решений и страшно вредят окружающим, если не получают приличную взятку. В общем, паразитируют и мешают, но, видимо, придают некий вес делам и решениям барыни.
Эта контора — словно прообраз будущих неправедных в большинстве своем учреждений; только вместо полновластной барыни появится потом начальство, и все примет иные, далеко не столь примитивные, патриархальные формы.