Конечно. Ну? Что? А? Жарко было ночью А? А как они, мерзавцы, удирали! А? Это было прямо таки великолепн. Мы их били, как куропаток. Да ведь банды хулиганов, жуликов. Ну, вы н<-очень волновались ночью? Ваш дом не пострадал? Я думал о вас и, представьте, делал все, что мог, чтоб снаряды не летели в вашу сторону. Я даже...
СОФІЯ. (Нетерпляче.) Я дуже дякую вам, але я хочу попрохати вас...
ГРІНБЕРГ. Знаете что, товарищ: говорите по русски, ей-Богу, теперь как-то не до этого. Вы меня извините, но момент слишком важный и торжественный, что ли, чтоб...
СОФІЯ. (Різко.) Хорошо. Я буду говорить так, как вам хочется.
ГРІНБЕРГ. Не так, как мне хочется, а...
СОФІЯ. Дело в том, что ночью при мне на квартире красногвардейцы арестовали моего отца и брата. Они находятся здесь, в этом штабе. Их хотят расстрелять.
ГРІНБЕРГ. Вашего отца и брата? За что? Ведь они, вы говорили, рабочие.
СОФІЯ. Да, но они украинцы. Вільні козаки.
ГРІНБЕРГ. Вильные козаки? Гм! Они здесь?
СОФІЯ. Да. Я насилу упросила подождать с казнью до вашего прихода.
ГРІНБЕРГ. (Стурбовано.) То есть как? В каком смысле?
СОФІЯ. Я сподіваюсь, що ви їх визволите.
ГРІНБЕРГ. Ах, товарищ, да оставьте вы хоть в эту минуту ваше украинофильство. И как вы, право...
СОФІЯ. (Тихо, зціпивши зуби.) Я ошиблась. Я надеюсь на вашу помощь.
ГРІНБЕРГ. В качестве кого они арестованы?
СОФІЯ. В качестве врагов, конечно. Что за вопрос?
ГРІНБЕРГ. (Різко.) Я понимаю. Но они кто: офицеры, солдаты, вольные казаки, гайдамаки?
СОФІЯ. Вольные казаки. Я ведь сказала вам.
ГРІНБЕРГ. Вольные казаки? Так что ж я могу сделать? Я ничем не могу помочь. Мы издали приказ: всех "вильных" казаков расстреливать. Это злейшие враги рабочих. Провокаторы, изменники, разбойники! Это негодяи, которых всех до одного...
СОФІЯ. Товарищ, я говорю с вами о своем отце и брате! От огульной характеристики вы могли бы воздержаться.
ГРІНБЕРГ. Извиняюсь. Очень извиняюсь. Я понимаю ваше положение. И мне очень-очень досадно, что именно вам я не могу помочь. Именно вам. Но согласитесь сами, товарищ, я иначе не могу. Почему освободить вашего отца и брата и не освободить всех? Потому что они ваши родственники? У меня самого — брат контрреволюционер. Но если его поймают, я не буду стараться освобождать его. Борьба. В социальной войне нет ни отца, ни матери, ни братьев. Братья — все социально угнетенные, враги — все угнетатели. Я понимаю, вы как женщина... И потом стоящая далеко по своему социальному положению от борющихся низших классов.
СОФІЯ. Ах, причем здесь женщина, социальное положение?
ГРІНБЕРГ. Да при том, что нужно иметь мужество в борьбе, товарищ. И нужно быть близким к борющимся, чтобы уметь ненавидеть и интересы их ставить выше родственных связей. Если бы вы были в наших рядах, вы даже не подумали бы о том, чтобы просить за двух... контрреволюционеров, хотя бы они были родственниками. Но вы, конечно, в другом положении... И я, понятно, не могу быть в претензии. Наоборот, вы оказали нам такую услугу, которая...
СОФІЯ. Во имя чего же я оказала ее, как вы думаете?
ГРІНБЕРГ. Да, конечно, симпатии ваши...
СОФІЯ. Перестанем об этом. Значит, вы решительно отказываетесь помочь мне?
ГРІНБЕРГ. Я не могу этого сделать, товарищ, поймите вы это. Я нарушу свой долг, совершу подлость, измену. Ведь я просто не имею физической возможности выпустить их. Товарищи не дадут все равно, я должен обмануть их, солгать. Поймите, что вы требуете невозможнаго.
СОФІЯ. Значит, их расстреляют? Так, как тех? (Хитає головою на вікно.)
ГРІНБЕРГ. Я не знаю, за что их арестовали; может быть, выяснится... Но я лично...
СОФІЯ. Хорошо. Довольно. Я понимаю, что вы не можете.
ГРІНБЕРГ, Но уверяю вас, что не могу. Напрасно вы...
СОФІЯ. Да верю я! Что же мне делать, Господи?! Ведь не могу я, поймите, не могу я...
ГРІНБЕРГ. Я вас понимаю, я понимаю. Но бывают такия положения, когда...
Входять Гликерія Хвед і Христя. Гликерія Хвед в темній великій хустці, в пальто, Христя в чепурненькій шапочці.
ГРІНБЕРГ. Куда? Куда? Кто такие? Зачем?
СОФІЯ. Это ко мне. Мать и сестра.
ХРИСТЯ. (До Грінберга схвильовано.) Нам сказали, что вы приехали, — мы пришли... Вы, вероятно, от сестры знаете... Мы вас умоляем.
ГЛИКЕРІЯ ХВЕД. (Падає навколюшки перед Грінбергом.) Господин, помилуйте, зжальтеся, кормильці ж вони наші.
ГРІНБЕРГ. Товарищ!.. Сударыня, что вы, что вы! Встаньте. (Хоче піднять, але Гликерія Хведоровна хапає його за ноги, благаючи "Помилуйте! Не встану".) Позвольте, сударыня... (До Христі.) Да помогите же, подымите...
ХРИСТЯ. Мы вас умоляем. Спасите их.
ГРІНБЕРГ. (До Софії.) Товарищ, да поднимите же вашу мать, что же это такое?
СОФІЯ. (Мовчки, тісно стуливши губи, хмарно дивиться вбік.)
ГРІНБЕРГ. Сударыня, встаньте, я вас прошу. Поймите же, что я не могу так... О, Господи! Но не могу же я, я права не имею.
ХРИСТЯ. Мы вас умоляем, вы можете.
ГРІНБЕРГ. А, черт возьми! (Одсувається од Гликерії Хведоровни, вона повзе за ним. Тоді він рішуче, сердито повертається й виходить в двері до передпокою.)
ХРИСТЯ. (Підводить Гликерію Хведоровну.) Встаньте, мамо... Встаньте, годі. Буде з нас... Навалялись в ногах Софіїних приятелів... (До Софії.) О, сестро, Бог тобі цього не простить! Невинно дивишся? А хто ж з оцим самим шепотівся учора та щось йому передавав? Га? Хто успіху їм бажав? А-а, чула я вчора, та не знала, що то за успіх, а то б... Ага? А хто з отим паршивцем Тихоном наслав на тата й Марка большевиків учора? Не ти? Проклята! Приїхала? Продала всіх нас і втекла сюди, сидиш...
ГЛИКЕРІЯ ХВЕД. (Плаче.) Годі, доню, ходім... Бог з ними.
ХРИСТЯ. А що заплатили тобі? Наші сльози, кров нашу? Що взяла за батька та брата? Га?
СОФІЯ. (До Гликерії Хведоровни.) Мамо, ради Бога, не вірте їй! Мамо, вона...
ХРИСТЯ. А за всю Україну що взяла? Ух, ти, поганка! Своїми руками задушила б тебе. (Раптом грізно, жагуче.) Оддай же нам батька й брата! Оддай зараз же! Іди до своїх полюбовників, кажи, щоб зараз же випустили їх!Іди!
ГЛЕКЕРІЯ ХВЕД. (До Софії.) Доню!.. Ти з ними ближче знакома, попроси Їх, ублагай, дитино, рятуй таточка свого і братіка рідного. Доню моя, ой, доню ж моя, що ж ти з нами робиш! (Ридає.)
СОФІЯ. Мамо!.. Я благала, я просила... Я ж усю ніч бігала, шукала...
ХРИСТЯ. Кого шукала? Оцього Юду?
СОФІЯ. Я, мамо, буду ще... Я все зроблю...
Входить красногвардеєць з рушницею, з бомбою за поясом.
КРАСНОГВ. (До Христі й Гликерії Хведоровни.) Ану, пожалуйте. Вас просять вийти зцюдова. Скарєй.
ХРИСТЯ. О, прислав оборонить тебе од нас!
ГЛИКЕРІЯ ХВЕД. Ходім, доню. Ходім шукать ще кого-небудь.
КРАСНОГВ. Пожалуйте, пожалуйте.
ГЛИКЕРІЯ ХВЕД. (Софії.) Прощай, доню... Ти ж прийдеш додому?
ХРИСТЯ. Її дом тепер тут.
СОФІЯ. Прийду, мамо, прийду... Я останусь тут, щоб... визволити їх... Мамочко! (Обнімає Гликерію Хведор. Ридає.)
ХРИСТЯ. Годі, лицемірко, пусти, а то нас ще твій оцей приятель застрілить...
СОФІЯ. (Випускаючи матір.) Ой, Христе, як ти... страшно жорстоко і люто мстишся!
ХРИСТЯ. Я мщуся? За що? За батька і Марка? Так, я готова тобі...
СОФІЯ. Ні, Христе, за инче... Ти...
КРАСНОГВ. Ну, довольно, господа, довольно. Сказано раз. і нема чого тут... Виходьте.
ХРИСТЯ. (Рішуче.) Ходім, мамо!.. (Виходять, за ними красногвар-деець.)
СОФІЯ. (Сама, швидко, схвильовано ходить по хаті, тикаючись у всі кутки й не знаходячи собі місця. Зупиняється й мовчки стогне, гнівно ламаючи руки.)
Входять: Грінберг, Семянніков, Сорокін, По д к о п а є в. Сорокін, маленький, років 30, у френчі, гостренька борідка, пенсне. Ввесь час без потреби тонко, іронічно посміхається. Подкопаєв високий, років 37, короткі вуса, підстрижені, еспаньйолка; також у френчі, ніс м'ясистий, качиний, вигляд царського поліцейського пристава, ходить рішуче, твердо, з виразом переможця і начальника. У всіх за поясами револьвери, шаблі, у Сорокіна ще ручна граната, а у Подкопаєва через груди стрічка з набоями, а в руці рушниця без багнета. Входять, голосно балакаючи, сміючись. Прямують до Софії.
ГРІНБЕРГ. (До Подкопаєва і Сорокіна.) Вот, товарищи, позвольте познакомить вас с товарищем, которому мы обязаны нашим таким быстрым и полным успехом. В истории революции имя Софии Слепченко займет выдающееся место.
ПОДКОПАЄВ. (Клаца острогами й перший ступає до Софії.)
ГРІНБЕРГ. А это наш командующий особым отрядом, товарищ Подкопаєв.
Подкопаєв і Софія мовчки потискують один одному руки, далі Софія вітається з Сорокіним.
ГРІНБЕРГ. А это прибывший сегодня комиссар из Петрограда, товарищ Сорокин.
ПОДКОПАЄВ. (До Софії.) Позвольте и мне, уважаемый товарищ, как лицу, на котораго возложена военная сторона освобождения пролетариата, принести вам свою искреннюю благодарность за оказанную вами помощь. Конечно, народ рано или поздно низверг бы все равно подлых грабителей, но... чем раньше это случилось, тем оно, е... конечно, лучше. Благодарю, товарищ.
СОРОКІН. И тем более ценна услуга, чем полнее победа. А победа полная. Вы можете чувствовать полное удовлетворение.
СОФІЯ. (Не посміхаючись.) Спасибо, товарищи, вы преувеличиваете мою услугу.
СЄМЯННИКОВ. (Здоровається й посміхається, як до старої знайомої.) Надеюсь, теперь-то мы будем чаще встречаться?
СОФІЯ. Да, конечно.
СЄМЯННІКОВ. Если позволите, товарищ, спросить: вы не приняли бы теперь более близкаго участия в нашей работе? Нужда в преданных, культурных, социалистических силах, как вам известно, громадная. Мне кажется, что вы...
СОФІЯ. О, благодарю вас, товарищ. Я не знаю. По крайней мере, не сейчас. Я должна еще переговорить по одному делу с товарищем Гринбергом. Если позволите?
ПОДКОПАЄВ. О, пожалуйста, пожалуйста. Мы тем временем устроим наше летучее заседание. Туда можно? (Показує на двері в сусідню кімнату.)
ГРІНБЕРГ. Конечно. Можно. Устраивайтесь там, товарищи, я сейчас.
ПОДКОПАЄВ. (Дивиться на портрет Шевченка.) А почему эта контрреволюционная икона висит здесь до сих пор? Убрать ее к черту оттуда! (Рушницею сильно б'є по рамі й збиває портрет на землю. Протикає багнетом лице, настромлює, крутить і одкидае в куток.) Эта хохлацкая морда мне надоела, наконец. Везде торчит.
СОФІЯ. Товарищ!..
ГРІНБЕРГ. (Глянувши на Софію.) Товарищ Подкопаєв, зачем вы? Ведь это Шевченко.
ПОДКОПАЄВ. Да, конечно, Шевченко, черт бы его...