Местность вокруг большого пруда была очень красива. На широкой плотине по обе стороны росли столетние вербы и осокори, образуя прекрасную аллею. Старые деревья как будто срослись ветвями вверху, и под ними чернела густая тень. Берег пруда был везде зеленый, везде над водою зеленели старые густые вербы. По обеим сторонам пруда крестьянские огороды доходили до самого пруда, а за вербами и огородами на покатых холмах белели большие хаты в садах. Некоторые из них как будто смотрели на зеленую долину с прудом блестящими окнами, словно глазами. За плотиною стояло большое четырехэтажное здание крупчатки с широким крыльцом, выходившим на улицу, обсыпанное мучною пылью, почти белое. На крыльце сидели и торчали всякие мирошники [мельники], рабочие, тоже белые от мучной постоянной пыли; по улице беспрерывно сновали прохожие поселяне, проезжали возы с кладью, направляясь в большое местечко, то останавливаясь возле магазина, где рабочие переносили мешки с пшеницею с возов в большой магазин. Вода шумела под колесами крупчатки. Против крупчатки на холму над самым прудом белел домик, где были квартиры механика и его помощника. Везде было заметно движение в этом оживленном пункте села. По широкому пруду везде белели кучи плавающих гусей, серых уток. Гуси кричали каким-то веселым радостным криком.
После постоянного пребывания в доме с тесным двором, обставленном высокими домами, Настя почувствовала широкий простор этой широкой зеленой долины с блеском воды на поверхности пруда, с шумом воды на "лотоках" под колесами, с криком веселых гусей да уток. Она почувствовала себя как будто более свободной в этом просторе, зеленом, колоритном, с прекрасным, чистым воздухом под высоким шатром синего неба.
— Как здесь хорошо! Как мне легко здесь дышать! Как будто не я дышу, а дышит сама грудь, дышит все мое тело этим чудным воздухом. Мне кажется, что я теперь на какой-то чудной зеленой даче где-нибудь возле Киева в Мотовиловке или в Боярке. Если бы только не лютые здешние собаки и не такие страшные свиньи, как здесь на селе, я была бы вполне довольна и счастлива. Только жаль, что здесь нет моих приятельниц и подруг, да найду ли я здесь таких подруг в этом глухом месте — образованных, развитых? Матушка образованна, но моя соседка псаломщица почти простая женщина, вероятно, нигде не училась. Мне с нею даже трудно поддерживать и вести разговор. Рассказы и разговоры о йоркширских свиньях да коровах меня совсем не интересуют.
Долго Настя гуляла над прудом, заглянула в чайную, небольшой хорошенький домик в два этажа, осмотрела помещение. В нижнем этаже "громада" поместила сидельца винной лавки, бывшего унтер-офицера. Настя возвращалась домой в веселом настроении духа, тихонько напевая песню. Место было оживленное, людное: собак нигде не было. Они спрятались в двери лавчонок.
Но молодой учительнице пришлось скоро убедиться, что у нее будет мало времени и для чтения книг, и для посещения новых знакомых в деревне. Каникулы оканчивались. Открыли школу для приема школьников и школьниц. Крестьяне приводили детей с утра до вечера каждый день. Навели детей так много, что батюшка и Настя принимали их до позднего обеда и даже после обеда. Количество принятых в школу детей было так велико, что ими наполнили обе классные довольно большие комнаты. А детей все приводили и просили принять в школу. Им отказывали, так как в школе не хватало места на скамьях. Село было большое, а школа была небольшая. О постройке другой школы или расширении старой, конечно, в деревне никто и не думал.
Детей разделили на две группы. В меньшей комнате посадили тех школьников, которые уже посещали школу в прошлую зиму. Большая комната была набита школьниками, как бочка сельдями. Пришлось поставить нескольких школьников у окон, посадить на подоконниках, чтоб не обидеть некоторых зажиточных крестьян, которые привели в школу детей поздно, уже после приемных испытаний.
Когда в зимние месяцы дни стали очень короткие, Настя должна была заниматься весь день, вставая утром на рассвете. Школьники приходили в школу на рассвете. Оканчивались занятия по заходе солнца. Настя отпускала школьников домой на обед только на один час, так как и сама она отправлялась к отцу Моисею обедать.
Село было большое, но узкое и растянулось на три-четыре версты над обоими берегами речонки Раставицы, которая впадала в пруд и выходила из пруда ниже крупчатки. Многие школьники с далеких концов села не ходили обедать домой, а приносили с собой "харч" в мешочках, заменяя хлебом да кусочком сала обед.
Новая учительница как горожанка начала обучать школьников, говоря с ними по-русски, но скоро заметила, что сельская аудитория совсем не понимает ее объяснений.
— Лука Корнилиевич! — призналась она псаломщику.— Что это значит и в чем причина, что я учу детей читать — и никак не могу научить? Или я глупа, или же неопытна в деле обучения чтению и письму? Вы были учителем и опытнее меня.
Лука Корнилиевич усмехнулся и сказал ей, чтобы она учила школьников, говоря с ними сельским украинским языком, иначе она ничему их не научит.
— Был у нас учитель, окончивший курс духовной семинарии со степенью студента. С ним случилось то же самое, что и с вами... "Учу их неделю, потом другую, а школьники не делают никакого успеха и только смотрят на меня, как бараны, бессмысленными глазами. Одного дня по окончании моей "лекции" я говорю им:
— Дети! Идите завтракать.
А они все сидят неподвижно и смотрят мне в глаза. Я опять повторяю им приказание, а они все сидят. Только тогда я догадался, что моя аудитория меня не понимает. Тогда я крикнул:
— Хлопці, йдіть снідать!
Хлопцы в один момент встали и двинулись к дверям, чуть не свалили меня с ног". С того времени и учение у него пошло успешнее. Так делайте и вы, если хотите выучить их читать и писать. Да мы, учителя, это знаем и все так делаем. Наши сельские "дядьки" посылают детей в школу, собственно, для того, чтобы они выучились читать, писать и умели писать цифры. Многие отцы сами учатся у детей, как писать цифры для записывания счета копен и пудов пшеницы, ржи, проса и т. д.
Начались морозы. Старая школа была до того холодна, что ее невозможно было натопить. Учителя и учительницы занимались в большие морозы в зимнем платье и в колошах. Сам отец Моисей, приходя на урок, сидел в теплой рясе и в колошах.
Воздух в классах был такой спертый и вонючий, что трудно было дышать. Воздух был пропитан тяжелым запахом лука, которым питались школьники на большой перемене как приправою к кускам черствого хлеба. Пахло овечьею шерстью от суконных свит [армяков] школьников, старых, заношенных. Ни в одном окне не было форточки для освежения затхлого воздуха.
Отец Моисей, приходя на свой урок, начинал дело с освежения воздуха. Он отворял двери в обоих классах, а сам уходил на крыльцо, ожидая несколько минут, пока освежится воздух, и входил в класс.
— У нас в школе есть прекрасный, быстро действующий вентилятор, а вы и не догадались,— сказал он учительнице, задыхавшейся в смрадной атмосфере.— В сенцах есть отверстие на чердак, где приставлена к стене лестница. В течение урока вы отворяйте дверь в сенцы, и широкий вентилятор мгновенно освежит воздух, и вы будете дышать кислородом, а не запахом лука и дегтя.
— А я и не догадалась, где находится такой странный вентилятор. К концу урока у меня всегда болела голова. Спасибо за совет.
Когда смеркало надворе, Настя отправляла по домам своих питомцев и шла в свою комнату, ложилась на кровать и отдыхала, пока Свирид ставил самовар. Выпив чай и немножко отдохнув, она отправлялась к батюшке и занималась с двумя мальчиками. И только после этих занятий она отдыхала, приятно проводя время в разговорах и воспоминаниях о епархиальном училище и своих общих знакомых. И только возвратясь домой, Настя могла позабавиться чтением "Нивы" и познакомиться с некоторыми авторами в приложениях к журналу.
Зима приходила к концу. Учение в школе обыкновенно продолжалось до пасхи. К концу учебного сезона Настя чувствовала себя очень утомленною. Она ждала пасхи и окончания занятий, как большого праздника. При своем слабом здоровье она чувствовала такое утомление, какое чувствуют крестьяне в страдную пору летом, работая на поле.
После пасхи крестьяне обыкновенно не посылают детей в школу. На полях начинается работа. Мальчиков посылают в поле и на пастбища стеречь лошадей, овец и ягнят. В школу ходят очень немногие ученики, только те, которые готовились держать экзамен на льготу по отбыванию воинской повинности. Работы в школе стало наполовину меньше. Настя почувствовала облегчение, как будто с ее плеч свалилась половина тяжести, какую она несла на своих плечах всю зиму.
Пасха была поздняя. Весна расцвела во всей своей красе. Запели в вербах, кустах и садах соловьи. В этой широкой низине их было бесчисленное множество и в садах, и в кустах верболоза по берегам речки и большого пруда. Казалось, что пела по-соловьиному каждая верба, каждый куст, каждая ветка кустов! Вдали в роще куковали кукушки; иволги выводили свои нежные рулады, как будто слышны были нежные звуки флейт в этом весеннем оркестре птичьего пения, гимнов весне. Нежно-зеленые почки облепили ветки верб и садов, как зеленым мохом, разливая по долине нежный аромат осокорей и тополей. Вершины густых деревьев зазеленели, будто чья-то невидимая рука набросила на них нежные зеленые руна. Цвели в садах густые вишни, будто облитые нежным белым гагачьим пухом.
Настя, по окончании уроков, любила бродить и прогуливаться над прудом протоптанной тропинкою по садах и огородах "сукупных", отгороженных тынами [плетнями] один от другого, как обыкновенно бывает в садах и огородах, прилегающих к речкам и прудам, доходя до самого конца села, где небольшая речка Раставица впадала в пруд. Эти чудные берега речонок и прудов с садами, рядами осокорей, верб и тополей похожи на чудные зеленые парки влажной Дании и Англии, но созданы и украшены самой природой.
Однажды в хорошую ясную погоду в воскресный день Настя пошла на прогулку тропинкою в огороды и сады над прудом, чтобы погулять и отдохнуть вдоволь в свободный от занятий день. Тропинка вилась по зеленой мураве над берегом, словно гадючка ползла по зеленому ковру, извиваясь то в густых "вишниках", то в старых садах, то в рощицах ольхи и осокорей, разбросанных по зеленой траве.