Вроде бы это недалеко отсюда. Мы всегда заходили к ней со стороны старых ворот, оттуда я нашёл бы дорогу с закрытыми глазами, а вот от новых ворот я туда никогда не ходил. Не беда, найдём. Места знакомые, очень знакомые, – уверял я Тараса, хотя, по правде сказать, смутно догадывался, что блуждаю, уже не ориентируясь, в каком месте кладбища мы находимся. Нумерация участков была совершенно запутанной, лишённой всякой логики.
Неосознанно я засунул руку в карман джинсов и нащупал там холодную бронзовую шестиконечную звезду на цепочке, – талисман, переданный мне сыном в дорогу. "Боже, приведи меня туда. Мне это очень важно. Я знаю, что чудес не бывает. Всё равно – please – сделай это".
— Вон дядька какой-то идёт. Сейчас у него спросим, может, он подскажет, – сказал Тарас, указывая рукой на какого-то мужчину среднего возраста, шедшего по дороге неподалёку.
— Вы не подскажете, случайно, как нам попасть на 113-й участок?
— Вам нужен старый еврейский участок? Конечно, знаю. Он рядом с татарским участком, так?
— Да. Точно.
— То вы ж, хлопцы, идёте совсем в другом направлении. Считайте, вам повезло, что встретили меня. Идите за мной. Я здесь, на этом кладбище, чуть ли не родился, здесь работаю всю свою сознательную жизнь, – не без гордости сообщил мужчина.
— Здесь вы и умрёте, – пошутил Тарас.
— Умирать я как раз и не собираюсь, – возразил мужчина сердито.
По пути он поведал, что родился в роддоме неподалёку от кладбища, живёт тоже рядом и работает здесь смотрителем уже почти тридцать лет, поэтому знает тут каждую тропку. Он с увлечением стал в подробностях рассказывать нам истории из "бурной" кладбищенской жизни, но Тарас его перебил:
— Я слышал, что здесь будут хоронить погибших воинов ВСУ, это правда?
— Да, сейчас расчищают место возле одного старого участка, там уже никто не ходит. Теперь там готовят новый участок для наших военных. Но это в другой стороне, отсюда далеко… Вот, хлопцы, мы и пришли. Узнаёшь? – обратился он ко мне.
— Да, теперь узнаю. Мне вас Бог послал, – поблагодарил я его.
Попрощавшись, мужчина ушёл. А мы с Тарасом стали ходить по рядам, разыскивая могилу моей бабушки. Каждый ходил по выбранному ряду, я сказал Тарасу, какой формы памятник, какое имя выгравировано на гранитном камне и что на том памятнике две фотографии – бабушки и деда.
Снега здесь было едва ли не по колено, снег быстро забился мне в ботинки, джинсы снизу тоже были в снегу.
— Нашёл! Юрка, я тебя нашёл! Так ты, оказывается, уже похоронен. Иди-но сюда.
Я подошёл к знакомой могиле. С серого гранитного камня на меня смотрели бабушка Хана и дед Иосиф.
— Это твой дед? Блин, как ты на него похож! Одно лицо. Натурально.
А я, присев на корточки, стал сгребать рукой снег с плиты; сгребал аккуратно и тщательно так, чтобы на плите не осталось ни одного комочка грязи или снега. Мои ладони стали красными от холода, ладоням стало горячо до боли.
Очистив плиту, я положил на неё "веером" принесённые розы. Погладил керамическую линзу с фотографией бабушки.
"Бабуля, вот, пришёл к тебе. Повидаться. Уже сорок пять лет без тебя. А всё равно с тобой. Мама умерла в Нью-Йорке, у неё там похожий памятник, как и у тебя. Она всегда хотела умереть здесь и лежать возле тебя. Не получилось..."
Я гладил холодную гладкую линзу, внимательно всматриваясь в фотографию. Бабушка на этой фотографии мне всегда казалась старенькой, с выражением неизбывной заботы на лице, так как всю жизнь, до последнего дня, заботилась о всей семье – о родителях и обо мне с братом. Но сейчас я вдруг увидел её на этой же фотографии совсем иной – не невзрачной старушенцией, согнувшейся под бременем повседневных забот, а женщиной, ещё полной сил, с очень красивыми благородными чертами лица, женщину, полную достоинства и высокого ума.
И тут до меня впервые дошло, что именно такой бабушка и была, а все её редкие качества – мудрость, чувство собственного достоинства, красота – были скрыты, задвинуты на задний план тяжелейшим бытом и испытаниями, выпавшими на её долю.
— Твой дед тоже здесь похоронен? – спросил Тарас.
— Нет, дед погиб на фронте. Мы просто приклеили на этой плите и его фотографию. Когда началась война, он пошёл ополченцем на фронт. И вскоре попал в окружение под Киевом. Как я теперь понимаю, та война с немцами была чем-то похожа на нынешнюю, а именно тем, как воюют русские. Когда-то их командование согнало тысячи необученных мужчин и без подготовки, без оружия бросило на передовую против Вермахта. "Винтовку добудешь в бою". Кому там, в Кремле, было дело, что ещё полмиллиона человек почём зря брошено в топку войны? Они так всегда воевали – заваливали трупами врага. Мой дед попал в эту категорию пушечного мяса.
— Немцы тогда, в сорок первом, многих украинцев, попавших в котёл под Киевом, оставили в живых.
— А евреев расстреляли.
Я погладил керамическую линзу с фотографией деда. Обе фотографии – деда и бабушки – на удивление хорошо сохранились за долгие годы, не потускнели от дождей, солнца и снега.
— Мой сын похож на моего деда даже больше, чем я.
Я вспомнил, как перед самым отъездом из Нью-Йорка в Киев дома неожиданно увидел своего сына Давида по-новому, что-то до боли знакомое мне тогда вдруг открылось в его лице, но тогда я не мог понять, что именно. Теперь понятно: мой сын – копия моего деда. Кто знает, может, он и внутренне, натурой и характером пошёл в своего прадеда? Вполне вероятно.
— Смотри, – я достал мобильник и показал Тарасу фото своего Давида.
— Да, действительно, одно лицо. Твой дед, ты и сын – как близнецы. Трио.
Я поправил розы на плите и, смахнув с ребра камня полоску снега, подул на окоченевшие руки.
— Я где-то читал, кажется в Фейбуке, что русские во время очередного ракетного обстрела попали в какой-то участок этого кладбища и разрушили там могилы. Это правда? – спросил я.
— Что-то слышал про это, но точно не знаю. Надо было у того мужика спросить, он здесь все новости знает, – мрачно пошутил Тарас.
Я погладил напоследок фотографии деда и бабушки. Затем, достав мобильник, сделал фотографию на память. Я не хотел отсюда уходить. Когда в следующий раз я побываю здесь? Впрочем, я чувствовал, что никогда не расставался с ними, будто бы последний раз был здесь, у этой могилы, не четверть века назад, а вчера.
Мы пошли обратно к выходу.
— Я тебе говорил, что недавно стал составлять своё родовое дерево? Добрался уже до пятого поколения своих предков. Оказывается, у меня в роду были и поляки, и татары, и цыгане, и, по-моему, евреи тоже. Правда, насчёт евреев не уверен, но имена у них библейские: Рахиля Ароновна, Иаков Израилевич, — сказал Тарас.
— Интересно.
— От, блин! Ты слышал?! Слышал?! – Тарас вдруг остановился и напряжённо прислушался к чему-то.
— Нет, а что?
— Ты что, глухой, не слышал сейчас хлопок? Это же взрыв!
Я пожал плечами – слышал какой-то слабый хлопок вдали, но не обратил на него внимания.
Тарас тем временем достал телефон и позвонил жене.
— Кыця, ты в порядке? Да, слышал, прилетело. Возле Лукьяновского рынка? В жилой дом? Суки. Успокойся! Я тебе говорю, успокойся!
Я слышал, как в телефоне звучит Наташин голос, как она кричит, по-моему, у неё истерика.
— Сидишь в передней? Я понял. Не психуй. Слышишь? Не психуй. Мы с Юрком в порядке. Уже идём к выходу, скоро приедем.
Он ещё некоторое время успокаивал жену.
— Сейчас она перепсихует, пересидит тревогу в передней. А потом пойдёт в кухню, откроет холодильник и начнёт есть. Она так успокаивается. Блин. Твари.
А на кладбище было тихо, безлюдно и очень живописно. Всё так же сыпал густой снег, создавая эффект белого мягкого покрова, на небольших свободных пространствах на земле сидели вороны.
Мы приближались к выходу.
— Надо же, какие большие и красивые в Киеве вороны. В Нью-Йорке вороны маленькие, неприметные. А в Киеве, смотри, большие, с отливом, настоящие павы. Не могу на них наглядеться, – признался я.
Прищурившись, Тарас внимательно посмотрел на ворон, но ничего особенного в них не заметил.
На самом же деле вороны были очень красивыми, картинными. Когда они стаей, сорвавшись с заснеженной земли, полетели куда-то над могилами – православными крестами, мусульманскими полумесяцами и еврейскими кубками скорби, я замер, не в силах отвести от них взгляд, будто бы вместе с этими древними птицами проникал сквозь толщу времени в историю города.
Лишённый крыльев
Мы стояли с Тарасом неподалёку от автобусной остановки, когда наконец, мигнув фарами, подъехал джип и остановился возле нас.
— Привет, путешественник! Почему ты не сообщил заранее, что приезжаешь? Мы бы тебе организовали встречу по-человечески. А ты – как Ленин в немецком вагоне, инкогнито, – вышедший из машины Антон раскрыл мне свои объятия.
— А где Влад? В машине? – спросил я, выпуская Антона из объятий.
— Да, вон сидит, спереди.
Подойдя, я открыл переднюю дверцу:
— Привет, казак.
— Привет, – ответил сидевший на переднем сиденье Влад, слабо улыбнувшись. Его правая ладонь лежала на его груди.
Я сразу обратил внимание на неестественно бледное, с каким-то сероватым оттенком худое лицо Влада.
— Живой?
— Да живой, живой, – ответил он.
— Ладно, поехали. Дома поговорим, – сказал Тарас.
Мы все сели в машину – я с Тарасом сзади, Антон за руль. И джип покатил на Теремки.
С любопытством я смотрел в окно, по-прежнему поражаясь значительным изменениям в архитектуре города, старался узнавать районы, где когда-то стояли старенькие домишки, а теперь на их месте красовались новые дома модерновой конструкции. Тем не менее некоторые районы оставались почти в том же первозданном виде, какими были и четверть века назад, перед моим отъездом. Вообще, несмотря на все перемены, город хранил свою старинную прелесть, как её хранит мебель, и камины, и гобелены в средневековых замках.
Пока мы ехали, друзья разговаривали. Я тоже порой подключался к их беседе. В центре внимания сейчас был Влад – один из нашего тесного круга университетских друзей.
Признаться, с Владом у меня никогда не было таких тёплых отношений, как с Тарасом или Андреем. У нас с Владом были слишком разные темпераменты и эстетические вкусы. Мы всегда чувствовали скрытую конкуренцию между собой и какую-то взаимную зависть.